На что же ты жалуешься? Особенно теперь, когда со зрением у тебя налаживается.
Ты говоришь так, словно я сам не знаю, с какой стати жалуюсь, -- ответил он.
А если я чувствую, что мне надо пожаловаться? Так уж получается.
У меня же ничего, кроме лого, не осталось.
Это единственное, что мне позволено.
А слушать меня я никого не заставляю.
Когда мы оставались наедине, его иеремиадам не было конца.
Я начал побаиваться таких минут откровенности.
Я смотрел на Робинзона, на его моргающие, все еще чуть-чуть гноящиеся глаза и думал, что, в конце концов, он не очень-то симпатичен.
Бывают такие животные: и не виноваты они ни в чем, и несчастны, и знаешь все это отлично, а все-таки злишься на них.
